…Когда мы с Витей только подступались к тому самому граниту, о который впоследствии порядком сточили свои зубы, и страна другая была, и окружение у неё — тоже. Западнее Союза Советских располагался социалистический лагерь. Так называемые страны народной демократии. Польша там, ГДР (Германская Демократическая Республика, которая потом с ФРГ в одну страну объединилась), Венгрия, Чехословакия (эти, наоборот, на две отдельные страны — Чехию и Словакию — разъединились), Румыния, Болгария, Югославия, Албания…
Хотя последняя… Вполне возможно, к соцлагерю и народной демократии если и имела какое отношение, то только косвенное. Как раз в те стародавние времена был такой каверзный вопрос, частенько задаваемый пионерам, которых в комсомольцы принимали:
— Какие три страны на «Ка» отошли от социалистического пути развития?
Отвечать на него, если очень хотелось в комсомольцы, достойному пионеру и школьнику нужно было примерно так:
— А-ааа… Знаю! Это — Китай, Курва Албания и, кажется, Польша!
Но не в этом суть. Суть в том, что вместе с нами учились и студенты из этих стран народной демократии. Не так чтобы много, но хватало их. У нас в группе, например, не было вообще ни одного, а во второй — целых пятеро: два немца, немка, чех и словачка Надя Ландова, симпатичная такая девчонка. Курсом старше, помимо прочих, учился студент из Венгрии. А в блоке у нас…
К слову, общежитие у нас было не коридорного, а блочного типа. Может, именно поэтому с нами в одном блоке (в комнате, которая для советских студентов считалась «двушкой» и была исключительной привилегией старшекурсников) жил один-одинешенек студент из ГДР, Петер Фишер. Петя Рыбаков, как он представлялся при встрече.
Интересный такой парень. Он, вообще-то, на химико-технологическом учился, но жил у нас в общаге. Скорее всего, общага у нас была получше и комфортабельней, чем у их факультета. Двушками, которые, при желании вышестоящего начальства, могут трансформироваться в однушки, химики, похоже, не располагали.
Петер постарше нас был. И намного, курса на три. Помню, тема диплома у него тоже была интересная: что-то связанное с определением возраста древесины по её химическому составу. Он постоянно в Кижи ездил, высверливал из нижних венцов Преображенской церкви образцы, по которым ему надо было установить не только время постройки сооружения (как будто оно и так неизвестно!), но и насколько эти венцы пригодны к дальнейшей эксплуатации (как будто это и без каких исследований и так — не ясно). Но, опять же, не в этом суть.
Я ведь ещё в школе, класса с седьмого, начал кашеварить. И студентом это дело не забросил. И так вроде как неплохо оно у меня получалось. Друзья-приятели посмотрели на мои кулинарные экзерсисы, попробовали не раз мною приготовленное, ну, и возложили на меня почетную обязанность вечного дежурного по кухне. А я, если честно, не так уж сильно и отбрыкивался.
И как-то так получилось, что Петер, как был в Питере, столовался вместе с нами. Хотя ничего странного в этом, вообще-то, и нет. Я же немецкий учил и было мне интересно отработать на Петере те или иные правила немецкой грамматики. Да и словарный запас заодно расширить…
Так или иначе, но если Петер был в общаге, я готовил с расчетом на то, что он вместе с нами за стол плюхнется. Он потом, хоть я его ни о чем не просил, привез мне после длинных летних каникул из своего Дрездена миксер с тремя сменными насадками, который… До сих пор у меня — в рабочем состоянии!
И сильно он меня выручал, когда малышня пошла. Как раз — конец 80-х, самое начало 90-х. В магазинах — шаром покати. Соответственно, смесей для прикорма — никаких. А я… Сварю любую жиденькую молочную кашу — пшено, рис, греча, геркулес… Миксер засунул в кастрюльку, вжик… Полминуты — и у меня готовая смесь для прикорма. Остужай и наливай в бутылочку. То же самое и с овощами. Сварил их, миксер в кастрюльку, вж-жик… Милое дело просто!
Но, опять же — не суть. А суть — сварил я как-то гречу на гарнир. Она же раньше нечасто по магазинам встречалась, но тут как-то разжились мы ею по случаю. Или кому-то из дома её прислали… Не помню, в общем! Главное — сварил, разложил по тарелкам… И зову народ, что по комнатам затихарился:
— Кушать подано!
Все пришли, плюхнулись за стол, начали ложками работать. А Петер что-то сидит, как та мышь на гречневую крупу смотрит.
— Петер… Ты чего? Давай, наворачивай.
— Костя… А… Что это?
— Это, Петер, гречневая крупа, гречка. Кушай. Вкусно.
— Костя, а гречка, это… Что такое? Вас ист дас — гречка?
И как ему объяснишь? Хорошо, у меня словари — и русско-немецкий, и немецко-русский — в комнате на полке стояли. Оторвался я от еды, пошел к себе, взял словарь… Возвращаюсь на кухню, тыкаю Петера в словарь:
— Вот, смотри. Это — греча по-русски. А это — по немецки. Ферштеен?!
Он прочитал, поднял на меня свой разом просветлевший взор, хлопнул собственной ладошкой себя по лбу:
— А-ааа, знаю! Бабушка рассказывала. Они в войну это ели. Сейчас нет, люди не кушают. Разных зверей и птичек кормят.
Вот так. «Зверей и птичек». Только если сильно прижмет, тогда и немцам греча за съедобную крупу сгодится.
— Но это же — там, у вас, в Неметчине. А сейчас ты, Петер, у нас. И по нашему уставу живешь. Так что… Будь любезен!
Он и стал любезным. Под моим строгим взглядом. Взял ложку, начал ею в тарелке колупаться… Но только по первости. Одна ложка, другая… А потом как стал он ею размахивать! Я, как за тем полетом шмеля, уже не успевал за ней следить. Раз-раз… И нет у Петера в тарелке ничего.
— Ну как, Петер, вкусно?
— Да, Костя. Очень. Там, в кастрюле, еще что осталось?! Можно я добавку себе положу?.. Немножко.
— Да хоть «множко». Мне разве жалко?.. Ешь на здоровье, раз понравилось!