То предупредить кого: как чертеж сдашь, мол, не выбрасывай его и на кафедре не оставляй, у меня та же деталь, так что потом — только фамилию исполнителя в титуле поменять. То чужой курсовик взять, чтобы перекатать его. То лекции у девчонок из другой группы перехватить, чтобы было что перед экзаменом почитать. А то и просто — присоединиться к компании, которая что-то там и по какому-то непонятному поводу отмечает.
Да и одногруппник, как-никак. И на лекциях, и на практиках, если уж Серега в этот день приехал из Колпино, — в одной аудитории. Поэтому не скажу, что я Серегу знал, как облупленного, но неплохо — это будет точно сказано.
Вообще, он был не самым обычным студентом. В отличие от нас, серой абитуриентской массы, Серега поступал в Академию по так называемому спортнабору. А там свои правила. Люди ведь спортивную честь ВУЗа защищать будут. А потому — ну, как не порадеть, пусть и не родному человечку?
До Академии Серега серьезно занимался футболом. Но травма ноги поставила крест на спортивной карьере. А играть на уровне спортивных коллективов он, видимо, мог и играл, похоже, неплохо, если спорткафедра за него словечко замолвила и в спортнабор впихнула.
Учитывая Серегину специализацию, наверное, неудивительно, что он был большим фанатом Питерского «Зенита»: «Самый лучший тренер в мире — Павел Фёдорыч Садырин!» По его разговорам, у меня сложилось такое впечатление, что с некоторыми из тогдашних игроков «Зенита» (Юрой Желудковым, Мишей Бирюковым) Серега был знаком лично. В разговоре он так о них и говорил: «Юра», «Миша».
Несколько раз и я ходил с ним на домашние матчи «Зенита» на стадион имени Кирова. Не знаю, как нынче, а в те времена не принято было ходить на футбол «пустым». Поэтому у Сереги всегда был с собой большой, на 0,7 л, флакон вермута. Или, как Серега его любовно называл, Веры Михайловны.
Проблема была в том, что при проходе на стадион милиционеры, стоявшие вместе с контролерами на турникетах, могли выборочно досматривать не приглянувшихся им зрителей. И как-то нас с Серегой и этой бутылкой вермута прихватили. Так Серега намертво в неё вцепился: «Не отдам!»
На что молодой милиционер, примерно наш ровесник, тихо ему сказал:
— Не ори, дурик. Никто у тебя и не собирается отбирать бутылку. На стадион со спиртным нельзя. А до стадиона — пей, хоть до усрачки. Вон, видишь — туалет. Туда и шуруй. Если бабульке-уборщице отдашь пустую бутылку, она вам и по карамельке на закусон выделит.
Ну, мы с Серегой и последовали этому мудрому совету. И не только мы. Пьющих и закусывающих в туалете было полно. Видимо, в дни матчей «Зенита» бабуля-уборщица серьезно поднималась на стеклотаре.
Помню, что с Серегой мы ходили на два матча с «Динамо» (Минск) — в чемпионате и кубковый. Оба матча «Зенит» проиграл с одинаковым счетом 0:1. Наверное, неудивительно — минчане тогда были хорошей командой, чемпионами Союза 1982 года. Основным форвардом у них был Георгий Кондратьев. Внешне — довольно неуклюжий, но с потрясающим голевым чутьем и большой работяга на поле. Именно он, насколько помню, и забил в обоих матчах.
Вообще, матч на стадионе — это что-то особенное, совсем не то, что у телевизора. Из людей, пришедших на матч, энергия так и прет. Даже не хочешь, а подзаряжаешься ею и тоже начинаешь болеть за одну из команд, играющих на поле.
Хорошо помню ещё два домашних матча «Зенита». С «Динамо» (Москва), за которое тогда играл нынешний депутат ГосДумы Валерий Газзаев. Мне он, если честно, как-то не глянулся. От слова совсем. Для «Динамо» игра была выездная. «Зенит», пользуясь преимуществом домашнего поля, постоянно атаковал, давил.
Вся команда «Динамо» оборонялась на своей половине поле. Один Газзаев прохаживался неспешным прогулочным шагом у ворот Бирюкова, а в те очень редкие моменты, когда мяч оказывался у вратаря «Зенита» и тому нужно было ввести его в игру, Газзаев, как какой-то пацаненок, прыгал перед ним, закрывая вратарю обзор и мешая ввести мяч в игру.
Запомнилась и кричалка, которую скандировали на этом матче болельщики «Зенита»:
Я проснулся утром рано,
В высшей лиге нет «Динамо»!
На матче с минскими динамовцами эту кричалку почему-то не скандировали.
А с кричалкой на матче с «Араратом» (Ереван) вообще связана небольшая история.
Мы с Серегой сидели на трибуне чуть выше и сбоку, но нам был хорошо виден серьезно подвыпивший мужичок, прямо над которым устроилась небольшая компания армян. Раньше не было такого правила, что болельщиков противоборствующих команд надо разводить по разным секторам трибун.
Так вот, этот пьяненький мужичок большую часть времени спокойно посапывал и, как мне показалось, даже не следил за ходом игры. Но время от времени он просыпался, поднимал голову и довольно громко произносил:
— «Арарат» (Ереван) — это стадо обезьян!
Раза два-три крикнет и снова свесит голову на грудь и спит, посапывает.
Сначала армяне пытались сами как-то увещевать этого мужичка. Тормошили его, говорили:
— Слушай, брат… Зачем обижаешь? Не надо так кричать.
Но эти увещевания не действовали. Время от времени мужик снова просыпался и кричал свое: «Арарат» (Ереван) — это…".
Наконец один из армян не выдержал, спустился в низ трибун, к милицейскому оцеплению по периметру поля, и привел какого-то возрастного, тучного милицейского офицера: «Вот, мол, обидно кричит». Но когда тот начал тормошить мужичка — мол, вставай, пойдем для выяснения, большинство болельщиков, что сидели неподалеку (естественно, болельщики «Зенита»!), стали возмущаться:
— Что, мол, за беспредел, начальник! Мужик сидит себе спокойно. Пришел после трудового дня, поболеть. Ну, перебрал манёхо. Так право имеет. На свои ведь гульнул. Праздник для него — «Зенит» играет! И не трогает он никого. Сам видишь — спокойно сидит. За что его?!
Мент только рукой махнул в ответ, развернулся и пошел вниз, к оцеплению. Ну, а армяне на второй тайм перебрались куда-то в другое место.
* * *
Серегу отчислили на пятом курсе, уже после того, как были сдали экзамены последней сессии и народ вышел на диплом, тем самым попав в так называемый «план выпуска». Тех, кто попадал в «план выпуска» (было такое неписанное правило), не отчисляли. Серегу — отчислили. Похоже, какая-то серьезная история с ним случилась. Но какая конкретно, сказать не могу.