Ну, во-первых, комната — одна. А общага… Пять этажей. Три лестницы. И на каждой лестнице — по два блока на этаже. Шесть комнат в каждом. А в комнате… Терем-теремок. Он не низок, не высок. Кто-кто в тереме живет? Вопрос, конечно, риторический. Студенты, ясен пень! И когда сессия… Попробуй, утрамбуй их всех в одну учебную комнату!
А так, как заглянешь… Фууу, благодать! Вроде и нет никого! Слава тебе, товарищ Вальтер! Только не Ульбрихт, а тот, что третий закон термодинамики придумал. Как его там?.. Ну, к экзамену — выучим. Только…
Только как присмотришься: рано… Рано, батенька, обрадовался! На каждом столе — по два учебника. Или тетрадка с лекциями. А если ни того, ни другого, так на самый худой конец — ручка или карандаш поперек стола лежат. Нет, мол, меня тут, но это — пока. До поры, до времени. А так-то — приду я. Обязательно. Но потом. Может быть…
А сейчас отошел я. На самую малость. Так, на пару-тройку минут. Чаю попить, в столовую, во второй учебный корпус слетать быстренько, перекусить. Да вот тут, рядом я, на центральной лестнице. Перекуриваю в отведенном для этого месте. Пока перекуриваю (чай пью, хлеб с горчицей кушаю — ненужное — зачеркнуть). А потом — приду. И буду учиться, учиться, учиться. Как нам завещал… Ну, сами знаете кто. А кто не знает, тому не скажу. Ни за что! Первоисточники читайте, граждане. Там за все и про всех написано.
В общем, днем в эту учебку не пробиться. А вечером… Кто уже и устанет от трудов праведных, а у кого к ночи совсем другие жизненные планы. Те самые, которые с твоими, если ты в учебку все-таки пробился, никак не согласовываются. Но это уже — во-вторых.
Учебная-то комната — где? На первом этаже. И решеток на окна в те приснопамятные времена ещё не додумались ставить. А первая сессия — когда? Правильно, зимой. И на улице морозит. Да и ветер холодный. Это тебе не май-весельчак, который опахалом веет, и, закутавшись в чужой пиджачок, хоть до утра целоваться можно. Холодно на улочке, однако. Бр-р-ррр… Долго не зацелуешься.
В тепло. В тепло побыстрее! А как? В двадцать три ноль-ноль общага — того самого. На вахте старички разные, вредные. Щеколдочкой — щелк, а сам голову под подушку. Чтобы не разбудили невзначай. До самого утра. Так что во входную дверь — хоть обстучись весь! До вахты путь неблизкий. А звуковые волны свойство такое имеют — с расстоянием теряют свою ударную силу. Особенно, если дедушка ещё и подушкой накрылся.
Поэтому девчонки, как намерзнутся и нацелуются, — к окошку учебки: «Тук-тук, пустите, люди добрые». Естественно, откроешь то окошко. А за ним — мороз! И девчонки… Их же никто не учил из окопа в атаку выскакивать! Поэтому пока она с улицы на подоконник вскарабкается, пять раз с него обратно свалится. И нет, чтобы тихонечко! Так непременно — с шумом и грохотом. Приходится её наставить на путь истинный. Негромко, но предельно (!) убедительно: «Эй, там… За бортом! Костями не греметь!» От учебки до вахты — всего ничего! Два шага. А если дедушку разбудишь… Он же и на карандаш может! А потом в деканат списочком. Вот, мол, выявил нарушителей режима.
В общем, откроешь тихонечко (шпингалеты все уже заранее смазаны, ещё до того, как на свиданку убежали!) и сразу — условный сигнал тем, кто ещё снаружи, подаешь: «Тссс! Тихо вы там. Чтобы никакого мне шума и крика здесь! Тем более, немногочисленные силы, что от поцелуев остались, расходовать никак нельзя».
В окошко ещё и влезть надо. И вот, пока она с улицы, через окно, в эту учебку вскарабкается… Холоду напустит… Немеряно! Да и какая учеба? Окно открой, руку подай, втащи… Только-только с первой разберешься, уже другая в окно — тук-тук: «Пустите, люди добрые!» Естественно, впустишь и вторую. А после двадцать третей… Такая дубочина в той учебке! На Северном полюсе, наверное, теплее. Уж на Южном-то — точно! Как-никак, лето сейчас у них. Вот везунчики!
А тулупа для занятий в ночное время в деканате не предусмотрели. И… Вот как без него? Заберешь те учебники и к себе в комнату отогреваться. А отогреешься… Какая уж тут учеба? Вон, уже и сереть за окном начинает. Рассвет скоро.
В общем, намучились мы с Витей, пока первую сессию сдали. Чего только не перепробовали. И коллективным подрядом учили. И в учебнике читали только самое-самое главное. Остальное — нафигсон! Не успеть просто второй том. Тут бы из первого хотя бы треть запомнить — и то хорошо!
А уж как мы жалели, что лекции не писали… Но и без них худо-бедно сдали. Так передохнуть не успели, как новый семестр в глаза катит. Что? Снова учиться?!
Но тут мы уже с самого начала соображалку свою включили, как нам потом весеннюю сессию сдавать. А то ведь если кошмарики зимней и во второй раз… Да нам просто не выжить! В общем, думали, гадали. И Витя все-таки придумал.
Нашел-то я. А придумал он. Я, если честно, сначала на этот читальный зал и внимания никакого не обратил. Хотя, конечно, не обратить было трудно. Он же… Огроменный! Как-то футбольное поле. А народу в нем… Три… Максимум четыре человека на всё про всё. Тишь да гладь, читай умные книжки — не хочу.
А мы — хотели. Ну, Витя и сказал: тут, мол, будем книжки читать и к экзаменам готовиться.
На весенней сессии мы этот вариант, по обоюдному согласию, и апробировали. Обалдеть просто. Лично я бы за такой подгон Витьке Нобелевскую премию мира, не раздумывая, выдал. Да и чего тут думать? Неужели он, если её получит, с лучшим друганом не поделится?!
Но по порядку. Придешь утречком в этот читальный зал, ещё тротуары на Новороссийской после поливочной машины не просохнут, а там, у библиотекаря «на выдаче», уже лежат с вечера отложенные книжки-учебнички. Мы с Витей сразу же — прыг за столы (он в одном конце зала, я в другом, чтобы не отвлекаться на разговоры) и как тов. Ульянов-Ленин когда-то своих товарищей учил:
— Читать, товарисчи, читать и ещё раз читать. Внимательно читать. Вдумчиво!
А как надоест читать, можно к Вите в гости сходить, в другой конец читального зала, проведать его, узнать, что нет в мире стабильности и потому он вместо 24-х страниц по плану за этот час прочитал всего… Шесть! А ещё осталось 692 страницы. И все — без картинок. И мелким шрифтом.
— Ой, Костян, не успеть весь учебник до экзамена прочитать…
А то вдруг есть захочется. Прямо до душевных колик. Ну, мы тогда книжки — библиотекарю: отложите, мол. А сами во второй учебный корпус, в столовую. Поедим плотненько. Особенно хлеба. Вернемся, книжки возьмем, раскроем их, а они… Не читаемые!
Только их читать, так сразу глаза слипаться начинают. Я-то, как человек курящий, ещё ничего: пару спичек сломал по размеру и подпер веки, чтобы глаза не закрывались. А Витя-то некурящий. Ну, и слышишь, как из того края читального зала начинают похрапывания доноситься. Сначала — отдельными эпизодами и потихоньку. А потом все громче, мощнее, продолжительнее. Ну, не выдержишь.
Почапаешь в тот конец к Вите в гости:
— Геннадьич… Геннадьич! Ну, ты вааще! Совесть у тебя есть?! Я, что ли, спать не хочу?
— Так в чем вопрос, Алексеич? Вон, три стула составь вместе, да и ложись. Из-за той горы учебников, что я тут выложил, тебя и видно не будет. Если что, так одного меня заругают. А ты проснешься и громче всех меня ругать будешь. А потом скажешь, что поругали и — довольно. Люди сюда знания получать пришли, а не ругаться. Давайте, мол, товарищи, совесть-то имейте. Тихо себя в зале читальном вести надо. Вы интеллигентные люди или кто? Только вчера из греческого зала?!
Вот так отоспимся за день с Витей, наедимся от пуза… Особенно хлеба. Он тогда ещё за бесплатно на столах в нашей столовой лежал, прямо горками небольшими. Не Гималаями с Гиндукушами, конечно, но по шесть кусков на брата хватало вполне реально.
А экзамен-то… Вот он. Неизбежен, как мировая пролетарская революция. Уже через день. И как мы их, экзамены эти, сдавали? Ума не приложу. Но как-то сдавали, если потом, рано или поздно, диплом со значком каждому из нас выдали.
Все-таки хорошо, что мы с Витей нашли тогда этот читальный зал в главном учебном корпусе. Без него… Нет, навряд ли.